Robb Report: «Важно уметь выключиться из обыденности и оказаться наедине с искусством»

23 января в пространстве Cube. Moscow завершается выставка Linea Uno художника Андрея Волкова, организованная PA Gallery. В интервью Robb Report он рассказал о влиянии на него искусства Италии, о том, что для него искусство в целом, и какой эффект он пытается оказать своими работами на зрителя

Экспозиция Linea Uno

К концу подходит ваша персональная выставка в PA Gallery, расскажите, как это было. Что стало для вас открытием?

Главное отличие проекта Linea Uno от всех моих предыдущих в том, что он стал не подведением итогов, а открытием новых горизонтов. Как правило, после больших выставок чувствуется опустошение и усталость. Проект Linea Uno, напротив, завершаясь, дает новый импульс, оставляет ощущение открывающихся перспектив. Во многом такое настроение создалось из-за гармоничного сотрудничества с галеристами Еленой Паршиной и Надеждой Аванесовой, которые щедро предложили большую персональную выставку в пространстве Cube. Moscow и предоставили мне полную свободу творческой реализации. К тому же они пригласили в качестве куратора прекрасную Ирину Горлову, которая как в своем тексте, так и в работе над экспозицией метко расставила главные смысловые акценты.

Выставка Linea Uno — это результат синтеза последних впечатлений и художественных находок. Так, одним из важных для меня открытий во время поездок в Венецию стал новый взгляд на прекрасного художника Джамбаттисту Тьеполо (1696 — 1770). Эпоха маньеризма никогда раньше не была мне особенно близкой, но недавнее посещение Скуола Кармини совершенно неожиданно открыло удивительную способность мастера создавать атмосферу легкости, полета, воздуха, который словно затягивает зрителя в область низкого давления и побуждает его взлететь внутри пространства живописи. После такого созерцания зритель выходит на Кампо Санта-Маргерита и видит, что над ним такое же небо, как и на плафонах Тьеполо. Именно здесь рождается понимание, что жизнь и искусство совершенно неразделимы. Этот эффект я стараюсь передать в своих работах: создать живое пространство, на которое можно смотреть примерно так же, как на закат, облако или другое явление природы.

В принципе, подобные размышления вокруг Тьеполо, краски как самоценного медиума и, собственно, живых впечатлений стали материалом настоящего проекта. Мне хотелось сделать не просто цельную, замкнутую на себе выставку, а многослойное высказывание, не лишенное при этом логики нарратива.

Андрей Волков, Paradiso, 2018

Какие были реакции зрителей?

По сравнению с любым музеем Cube. Moscow — пространство более открытое, демократичное и современное по духу. Маркером зрительской заинтересованности стали многочисленные селфи на фоне работ, и я скорее это приветствую. К своей радости, нередко обнаруживаю, что зритель выбирает для съемки точку и ракурс, которые я задумал, выстраивая экспозицию, и наш угол зрения совпадает. Выставка — это пространство пьесы, художник или куратор дает зрителю войти в особый художественный мир, в котором заданы определенные смысловые точки. Я рад, когда люди включаются в эту игру.

Основатели PA Gallery Надежда Аванесова и Елена Паршина на выставке Linea Uno

Помимо названия есть ли отсылки к Венеции? Визуальные или концептуальные?

Венеция — это важная часть моей жизни, мне этот город 30 лет назад подарили мои дорогие друзья — пара Паола Джуриати и Доменико Кардоне. Благодаря им я сразу оказался внутри подлинной жизни города. Они живут в районе Кастелло, который по странному совпадению оживляет в моей памяти нашу большую квартиру в Москве, на Большой Полянке. Воспоминание из далекого детства, где каждая комната была отдельным миром, внутри которых я путешествовал. У бабушки с дедушкой — Прасковьи Алексеевны Рыбниковой и Степана Кузьмича Бубнова, драматических артистов, — был мир театра, у бабушкиной сестры Марины Алексеевны и е мужа Алексея Ивановича Кандинского, профессора Московской консерватории, был мир музыки и китайской атрибутики (им довелось там преподавать); комната родителей — мастерская и клуб художников.

Венеция представляется такой же большой квартирой, где постоянно происходят открытия: по‑новому раскрашенных пейзажей, потайных закоулков или новых шедевров в неожиданных местах. К тому же в Венеции есть эта удивительная полярность двух миров: с одной стороны, это локальные консервативные венецианцы, с которыми ты пьешь кофе или шприц, а с другой стороны, это общество сrème de la crème, которое слетается буквально со всего мира для показа и просмотра самых последних тенденций в современном искусстве на очередной биеннале. Это человеческое разнообразие, карнавальная или даже кинематографическая пестрота мне очень дороги.

Какого художественного воздействия вы пытаетесь добиться в своих работах?

В первую очередь, мне важно, как на меня самого воздействует искусство: звучит — не звучит, живет — не живет. Когда внутренне я нахожу эту точку «обретения жизни» пластического образа, то можно сказать, что он состоялся. Если говорить о воздействии на зрителя, то я скорее пытаюсь произвести эффект затормаживания, когда время начинает течь медленнее. Это можно сравнить с воздействием сверхмассивного объекта, около которого гравитационные силы заставляют время течь иначе. Сейчас все происходит быстро, мы меньше удивляемся, наша повседневность заполнена привычными делами, и это размывает вкус к жизни. Мне хотелось бы, чтобы около моих холстов можно было остановиться и оставить какое-то время только для себя. В череде быстро меняющихся образов, впечатлений и переживаний важно уметь выключиться из обыденности и оказаться наедине с искусством. Выключение из привычного времени как раз отсылает к венецианскому маршруту Linea Uno. В дороге, в путешествии время становится объектом действия.

Как изменение метода создания живописи с мольберта на пол отобразилось на вашем художественном языке?

Это изменило два аспекта: технологический и философский. Когда холст стоит на мольберте, художник все равно оказывается в рамках определенной традиции, это окно, дверь или что-то, висящее на стене, это предмет, у которого есть верх, низ, право, лево. Это всегда сильно на тебя влияет. В этом контексте мне очень нравится высказывание Филиппа Гастона (1913−1980) о том, что мастерская наполнена призраками: учителей, художников прошлого, твоих друзей, родителей — они все шумят, что-то тебе говорят, и только когда ты начинаешь работать, они постепенно уходят. А когда ты действительно пишешь, уходишь и ты сам. Это фраза о важной для меня степени личного освобождения в процессе создания работы. Один из приемов, который помогает мне этого добиться, — перенести холст с мольберта (вертикали) на пол, в горизонталь.

Однако пришел я к этому в том числе из-за технологических нюансов: когда работа высыхает, на ней возникают прожухания, для восстановления насыщенности цвета картину лучше положить на горизонтальную поверхность и покрывать нужными составами, чтобы они не образовывали потеков. Однажды я заметил, что когда я кладу холст на пол, горизонтально, я лучше вижу все недостатки. Для меня это оказалось ключом: во‑первых, я могу работать с другой фракцией краски — более жидкой, текучей, использовать естественную гравитацию как кисть… А во-вторых, холст передо мной является не дверью или окном, а становится полем, территорией, где я могу выстраивать свои стратегии, двигаясь вокруг него. Происходит своего рода «зависание» над пространством работы. Именно так каллиграфы взаимодействуют с пространством свитка. Кисть метафорически становится мечом. В результате создается встреча двух стратегий: восточная традиция жеста художника и европейская технологическая традиция в виде холста и масла.

Как происходит работа с форматами?

Очень важны и размер, и форма холста. Что касается крупного размера, я не делаю работы больше, чем я могу дотянуться рукой до верхней границы, в этом заложена модель тела. Важна антропоморфность пространства работы, соразмерность ее с человеком, поэтому мои форматы в основном стремятся к вертикали. (В отличие от горизонтали, которая так или иначе ассоциируется с пейзажем.) Со средним размером мне тяжелее всего, я чувствую в нем слишком сильную «школьную» составляющую, поэтому я его почти не использую. А вот маленький формат я люблю, однако он для меня почти то же самое, что и большой — только вдалеке. Мне нравится выставлять рядом и большой формат, и малый — получается перебивка ритма, провокация глаза к прыжку от больших амплитуд движения зрачка к предельно коротким. Этот почти механический прием позволяет сохранять свежесть восприятия, не позволяет зрительному аппарату лениться.

Экспозиция Linea Uno

Выставка называется Linea Uno — в честь знаменитого маршрута в Венеции. Если брать путь как метафору творчества, как бы вы описали проект Linea Uno?

Я бы сказал, что Linea Uno — это осознание той точки, той «остановки», на которой я нахожусь в данный момент. Она провоцирует меня двигаться дальше и глубже в моих исследованиях. В частности, о продолжении осмысления важных для меня на сегодняшний день художников; к примеру, Сая Твомбли и Тьеполо. О том, как передавать некоторые физические ощущения от взаимодействия с окружающим миром: один из таких — эффект «замирания сердца», когда ты идешь по тесной улочке, а потом вдруг неожиданно, за поворотом, перед тобой резко распахивается площадь или сверкающая лагуна, как это происходит в Венеции. Выставка Linea Uno в PA Gallery дала сильный творческий толчок, мне хочется продолжить некоторые нехарактерные для меня опыты в работе с холстом в виде свободной драпировки, холста, не скованного жесткостью подрамника. Другая область поиска — это работа с краской, избавившейся от основы, с краской как самостоятельным медиумом, создание объектов, воплощающих ее предельную материальность. Искусство — это стремление к настоящей свободе, это рывок свободы, когда ты понимаешь, что дышишь как должно. Выставка Linea Uno предоставила мне много ключей, которыми, я надеюсь, смогу открывать новые двери в будущем.

ИСТОЧНИК